Как же мне знакомо это состояние! Наверное, поэтому я так легко распознаю его в людях. Мне кажется, лет до двадцати шести я плавала в нем, как огромная сонная рыба в тугом теплом киселе. Говорят, что детство и юность про здоровую (и не очень) безбашенность, ураган желаний, амбиций, неуемный интерес ко всему подряд и к жизни в целом — и только время и опыт потом как следует обломают крылья и чуть приведут в чувство.
Ничего подобного. До момента X я была убийственно индифферентной почти ко всему, кроме крайне узкого круга вопросов, непосредственно касающихся моей жизни. Вовремя сделать уроки, быстренько помочь там, где от этого невозможно отвертеться, никуда не лезть, при любой возможности — полежать.
Я, кстати, жила не в стане Маугли. Рядом со мной другие дети учили французский вместе с волонтерами из Женевы, танцевали на балу, разбирались как работает видеокамера, учились выживать в ночном лесу, ездили в другие города, писали сценарии спектаклей и чего-то там дерзали (видимо я даже не дослушивала до этого места, поэтому деталей не всплывает).
Мне совершенно искренне, честно, безо всякого сплина и подростковых революций ничего из этого было не интересно. Ничего из другого, впрочем, тоже. Как будто меня отключили от такой опции, как интерес, в принципе. Как вы понимаете, порадовать человека (по-настоящему порадовать, а не вызвать кривую улыбку) было практически невозможно. Я даже помню себя все эти годы очень смутно, а это же ну мягко говоря почти половина моей осознанной жизни. Что я хотела? Чем жила? Что чувствовала? Сохранилась только внешняя канва жизни — была, ходила, сдала, переехала. Что происходило внутри? Пусто. Замутненное, вялое сознание, между явью и сном.
Потом я проснулась. Это было действительно как пробуждение – и с той минуты я помню если не каждый миг и день своей жизни, то очень значимую ее часть во всех красках. Со всеми вдруг пришедшими вкусами, безбашенностью, ураганом желаний, неуемным интересом ко всему подряд и к жизни в целом. Порадовать меня — пустяк! Я радуюсь всему, и это знает каждый, кто видел меня после. Сиреневому цветку в маках, плывущему облаку с головой медведя, улыбке продавщицы, каждой пришедшей копеечке, ярким пластиковым тарелкам, на которых еда не остывает зимой. Всему.
Я нередко встречаю сонную рыбу. И сразу знаю, что это она. Ей может быть 10 или 80. Никакой разницы — она просто ничего не хочет. Слегка унылая, удобная, всегда чем-то чуть-чуть недовольная – и если оставить ее в теплом иле, сама она никуда не поплывет. Вокруг нее нужно создавать волну, поток, вдохновляя, показывая, искушая — хоть что-нибудь, чтобы сдвинуть с места. Она поедет — сопротивляться тоже не ее стихия. Но ничего внутри не затрагивает ее по-настоящему, не вызывает искры в глазах, живой энергии, вопросов, своих желаний. Давай?! Да, все было неплохо. Уже можно пойти спать?
Я очень сочувствую. Я знаю, как это лихо — ничего не хотеть, играть роль «человека живущего», ездить, делать, попадать в отношения и не иметь со всем этим ни малейшего контакта. Уже давно у меня получилось увидеть, что никакие места, идеи, люди не виновны в появлении синдрома «сонной рыбы» и не могут вылечить человека от него. Дверь открывается только изнутри.
Фото: Unspalsh
