Медитация любящей доброты – древняя буддистская практика

Как часто вам доводилось слышать: «Не грусти, не расстраивайся, не стоит плакать»? Печаль, грусть, острое переживание происходящего, по сути, относятся к тому спектру человеческих эмоций, которого мы всячески стремимся избегать. Изучению этих горько-сладких переживаний и посвящена книга Сьюзан Кейн «О силе грусти и внутренней свободе». Она научит вас ценить каждое из своих переживаний и находить в них ресурс, чтобы тоньше и пронзительнее ощущать всю многогранность и красоту этого мира.

Публикуем отрывок из книги, посвященный медитации любящей доброты.

Медитация любящей доброты (на языке пали ее называют метта) — это практика желания добра другим. Название многим кажется «лицемерным, сентиментальным, приторным», как сообщила мне Шерон Зальцберг, одна из самых известных в Америке преподавательниц буддистских практик. Именно поэтому метта не так популярна на Западе, как осознанность. Однако эта древняя буддистская практика имеет массу преимуществ, в частности дает ощущение благоговения, радости, благодарности, а также помогает справиться с мигренями, хроническими болями и посттравматическим синдромом. Это проверенный временем способ начать двигаться в сторону любви. Если вы потеряли любовь и осознаете, что она крайне для вас важна, метта поможет вам, выражаясь в терминах терапии принятия и ответственности, «начать действовать ответственно» и «найти связь с тем, что для вас по-настоящему важно». Шерон Зальцберг — авторитет по части медитации любящей доброты. Она сумела сделать эту практику популярной в Соединенных Штатах; написала и опубликовала 11 книг, ставших бестселлерами, включая Loving kindness («Милосердие») и «Медитации для молодости, снятия стресса и укрепления отношений»; стала сооснователем Общества медитации прозрения (Insight Meditation Society) в городе Барре, штат Массачусетс, которое считается одним из самых влиятельных центров медитации на Западе.

В детстве Шерон Зальцберг тоже пришлось пережить несколько тяжелых утрат. Все началось с отца, который всегда был самым важным человеком для Шерон. Когда ей было четыре года, у него случился нервный срыв, и он ушел из семьи. Когда Шерон было девять, умерла ее мать, и девочке пришлось жить с бабушкой и дедушкой, которых она едва знала. Дед умер, когда ей исполнилось одиннадцать. Потом отец вернулся, и Шерон была страшно счастлива, но вскоре он выпил большую дозу снотворного и остаток жизни провел в психиатрической лечебнице. К шестнадцати годам состав семьи, в которой жила Шерон, успел смениться пять раз, и каждый раз все заканчивалось травмой, расставанием или чьей-то смертью. Она чувствовала себя не такой, как все, неправильной, и от этого ей было стыдно. Дома никто не говорил о том, что случилось с отцом: все делали вид, что эпизод с таблетками был просто нелепой случайностью. Когда в школе спрашивали: «Чем занимается твой отец?» — она не знала, что отвечать. У одноклассников были нормальные семьи, и никто из их близких не исчезал.

Шерон не знала никого, кто бы пережил утрату и чувствовал себя брошенным; она понимала, что из-за этого кажется хуже других, ненормальной, но ей не приходило в голову, что этот вывод может быть неправильным. Она наверняка так и жила бы с этими мыслями, если бы, уже будучи студенткой, не записалась на курс по философии Азии. Она не искала никакой восточной мудрости — ей просто нужно было добавить в расписание какой-нибудь предмет. Но вышло так, что этот курс изменил сначала всю ее жизнь, а потом и жизнь тысяч ее учеников. Она узнала, что всем приходится переживать боль утрат, никому этого не избежать, но самое важное — это наша реакция на эти события.


С точки зрения Шерон, если мы просто желаем кому-то добра, это может постепенно менять наши отношения и с этим человеком, и с миром вообще. Вам случается уйти в свои мысли и даже не замечать, скажем, кассира, который вас обслуживает в магазине? Так, может, стоит начать замечать людей вокруг, смотреть на человека, находящегося перед вами, даже спрашивать иногда, как у него дела? Вы постоянно чего-то боитесь?Вы слишком часто думаете о собственных ошибках и недостатках? Может, вам удастся сменить нынешнюю точку зрения («у меня полно недостатков, я сегодня совершил столько ошибок») на другую, тоже верную («у меня полно недостатков, я сегодня совершил столько ошибок, но я остаюсь нормальным человеком и завтра постараюсь все сделать лучше»)?

Может, вы начнете чаще смотреть на мир с этой новой точки зрения? Но одно дело — просто согласиться с этими идеями и захотеть практиковать метту, и совсем другое дело — начать действовать. Даже в присутствии Шерон я замечаю, что хватаюсь за любые поводы, лишь бы не медитировать. Я записала наши разговоры, их очень весело перечитывать: только мы вроде бы готовы начать, как я задаю Шерон очередной теоретический вопрос. Она терпеливо объясняет и рассуждает о буддистской традиции сочувственной радости, о самообладании, о сострадании. Она меня совсем не торопит. Но даже я не могу вечно обсуждать теорию. Наступил момент, когда Шерон наконец научила меня, что именно нужно делать. Когда она начала изучать метту в Бирме, ей предложили четыре фразы, которые нужно все время повторять.

Пусть я буду в безопасности.
Пусть я буду свободна от психических страданий.
Пусть я буду свободна от физических страданий.
Пусть мне будет легко сохранять благополучие.

Суть в том, чтобы пожелать все это сначала себе, а потом другим: любимым людям, знакомым, тем, с кем вам особенно сложно, а потом и вообще всем живым существам. (Некоторым неприятно начинать с себя, поэтому можно менять этот порядок как угодно.) На первый взгляд может показаться, что в этой практике есть переживания исключительно сладкого спектра и совсем нет горечи. Однако в основе метты лежит двойственность жизни. Мы желаем друг другу избежать опасностей, потому что понимаем, что это нелегко. Мы желаем друг другу любви, потому что знаем, что любовь и утраты тесно связаны.

Когда в 1985 году Шерон только начинала работать с учениками в Новой Англии, всех вполне устраивали те фразы, которым ее научили в Бирме. Однако позже ее калифорнийские ученики стали отказываться произносить негативные слова «опасность», «страдания». Им хотелось позитивных, легких формулировок. Концепция метты никак не ограничивает выбор слов, а Шерон всегда готова искать оптимальные решения, поэтому в Калифорнии она изменила формулировки.

Пусть я буду в безопасности.
Пусть я буду счастлив.
Пусть я буду здоров.
Пусть мне легко живется.

Я понимаю тех ее учеников из Калифорнии, но мне такой подход кажется неверным. Получается, что они пытаются отрицать реальность и отказываются от горького в сложном наборе горько-сладких переживаний. Я сказала Шерон, что мне ближе версия из Бирмы. Мы закрыли глаза и хором произнесли магические слова. С тех пор я время от времени практиковала метту. Иногда — ну ладно, довольно часто — мне все это казалось формальным, надуманным. Но если я продолжала заниматься, то со временем начинала чувствовать, что мне становится проще сохранять собственные границы и оставаться спокойной и благожелательной. Меня реже накрывает волна стыда за слова, сказанные 17 лет назад; мне проще относиться к себе так же бережно, как к любимому ребенку. Что особо важно, я чаще замечаю и ощущаю любовь не только в привычном контексте: я люблю своего партнера, своих детей, своих друзей, — но и как явление, которое в разное время принимает разные формы. Мне легче замечать, что любовь может возникать (что мы можем вызывать ее к жизни) в самых неожиданных обличьях.