«Нас не слышат!»

В течение года по всей стране — в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге и Абрау-Дюрсо — пройдут трехдневные практикумы «От чувства к действию» для подростков и родителей. Ведущие Артем Соловейчик — психолог, педагог, издатель, профессор Lesley University (Cambridge, MA) и Кира Альтман — радио-теле журналист, документалист, педагог и создатель бизнес-школы Аltman talks «Говорить и быть услышанным». В преддверии цикла курсов Йога Журнал побеседовал с Артемом и Кирой о том, про что будет этот трехдневный практикум.

Кира, Артем, как пришло в голову сделать такой курс-практикум? Трудный возраст, дети часто в протесте с родителями. Подросткам оказаться вместе с родителями и говорить о чем-то сокровенном — это же невозможно (ну почти).

Среди множества своих проблем подростки всего мира, независимо от статуса и уровня жизни семьи, называют одну общую проблему. Они говорят: «Меня не слышат».

Может быть, можно было бы научить подростков говорить так, чтобы их услышали? Вселить в подростков уверенность, что они не одни в этом мире, что взрослые тоже хотят мира, просто и те и другие, не слыша друг друга, не знают, как его наладить.

В прошлом году в Екатеринбурге мы позвали подростков на трехдневное глубокое погружение-разговор про отношения с родителями, с друзьями. И в том числе о том, как говорить о любви, чтобы было не стыдно. Актуальная для подростков тема).

Мы сказали подросткам: «Слушайте, а интересно было бы прийти на практикум, на котором учат говорить так, чтобы быть услышанным?»

И оказалось, что запрос от подростков на такую возможность чрезвычайный.

Мы поняли, что нужно сделать глубинную программу для подростков и назвали ее «От чувства к действию через слово» (в соавторстве Артем Соловейчик и Кира Альтман — прим. редакции).

Программа проходила холодными осенними днями в замечательном пространстве на озере под Екатеринбургом, куда съехались тридцать шесть подростков из города. Не специально подобранных, обычных в том смысле, что умеющих виртуозно скрываться за экранами своих телефонов.

В первые же моменты всем своим поведением (скорее повадками) наши герои сообщили нам ведущим, что мы, хоть и с претензией на доверительный разговор, но, по сути, мы те же взрослые, которых они хорошо знают, и если иметь с нами дело, то все-таки с оглядкой. Наши замечательные подростки в совершенстве владели умением автоматически «правильно» отвечать на любые вопросы.

«Меня это возмутило, я не люблю автоматические ответы и ни от кого их не принимаю», -говорит Кира Альтман. — Я им сказала: «Мне это не интересно».

Когда девочка 14 лет мне начала говорить: «Меня зовут Стефания, мне 14 лет, я люблю математику», — я говорю: «Мне это не интересно. Мне не интересно сколько тебе лет. Мне интересно о чем ты думаешь, что на самом деле с тобой происходит, про что ты». И когда Стефания поняла, что я не шучу, что я не играю с ней, и что я на самом деле хотела бы говорить вот так и вот про это, дети, по нашей просьбе, тезисно записали в свои мобильные телефоны происходящее с ними, и выбрали нас, чтобы мы прочитали эти тексты вслух. И в этот момент и случился тот самый диалог, который необходим подросткам и их родителям. Таким, на первый взгляд, самым непритязательным способом программа проявила себя полностью».

Здесь очень важна искренность. Она для подростков первостепенна. Иначе нет смысла. И вот эти растущие люди двенадцати-шестнадцати лет увидели, что от них на самом деле ничего не требуют. Нам взрослым интересно с ними говорить. Интересно разговаривать по существу их реальных проблем.

Так чего же хочет юный человек и почему его не слышат?

Подрастающим людям, равно как и нам с вами, важно одно: чтобы было по-настоящему. Чтобы ты интересовался происходящим с ними не для вида, не для галочки, чтобы у ребенка не было ощущения, что он оправдывается или отчитывается. К этому возрасту дети — прекрасные, умные, красивые — уже научились говорить не то, что думают, и переживают, за то, что от него ожидают (в большей или меньшей степени). Ну и «отчетничество»: меня спросили, я ответил — совпадает. Спросили, что любишь читать — «люблю читать Анну Каренину». А на самом деле? «Я могу сказать, что я на самом деле хочу сказать. — говорит подросток. — Но я знаю, что меня засмеют мои же родители и скажут: «зачем ты читаешь эту глупость, а откуда ты это взял?».

Двойной стандарт везде. И со стороны ребенка, потому что он уже к этому привык, и со стороны взрослого, потому что он должен демонстрировать что-то такое правильное. Все запутались. А у детей есть еще непосредственность. И слава Богу, она прорывается в том, что они вдруг взрываются и говорят, «отстаньте от меня, вы все меня достали!».

Даже простой вопрос «как твои дела?» может вызвать агрессию со стороны детей, потому что «как сказать, как оно на самом деле?» — он не знает.

«Я скажу, что «мне нравится тот мальчик, а мне в ответ — «это последнее, что можно произнести в этом доме», — говорит девочка. Или «мне нравится та девочка», а в ответ «да ты, вообще, ку-ку?». И так далее, и тому подобное.

Дети живут в тех правилах и рамках, которые, может быть, и правильные. Но в данный момен это не их правила. Слава богу, если есть своя комната. А иногда и ее нет. И слава богу, если в эту комнату позволяют наклеить кошмарные для взрослых постеры.

Когда ты видишь, что именно дети наклеивают у себя в комнате, когда ты им разрешил наклеить, думаешь: «Господи, я вообще не знаю этого ребенка, если он не прикалывается». А ребенок не только не прикалывается, ему уютно в этом.

Подростковый клинч подростков с родителями — это обоюдоострый инструмент, который цивилизационно воспроизводится раз за разом. В основе, у подростков — стремление к свободе, у родителей — неизбывное беспокойство о будущем детей.

Так или иначе, все во все времена как-то переживают подростковый клинч и продолжают жить дальше. Но часто со шрамами.

А можно попробовать пройти этот период вместе — развеять нарыв искренностью, откровенностью, взаимным доверием.

Как мы должны разговаривать? Какие мы — взрослые — должны задавать вопросы?

Иногда не надо задавать вопросы. Иногда нужна тишина. Иногда можно и помолчать вместе. И не всегда можно получать готовые ответы и репорты того, что происходит. Самое главное, что можно дать ребенку в таком возрасте — чувство, что есть такое место на свете, где ты в безопасности, где тебя не будут все время щипать, указывать, как правильно, как неправильно.

Родителю перейти к такому состоянию очень сложно. Это похоже на то, когда мы долго-долго учим иностранный язык, но заговорить на нем не можем. Языковый барьер. Не хватает смелости просто взять и начать говорить. А вот рядом другой, который, на вид знает пять слов, но спокойно болтает на этом языке.

В этом весь и фокус, точнее правда: нужно обрести не слова, а преодолеть психологический барьер, который существует в отношениях взрослого и ребенка.

В результате практикума взрослый обнаруживает в ребенке взрослого, а ребенок в родителе — понятного себе ребенка, к которому даже возникает сострадание.

Как родителю удержаться от бесконечного и частого «нельзя», «на кого ты похож», «почему ты как проститутка выглядишь», «что ты нацепил», «почему у тебя вечный бардак», «будь дома в 22 часа и не минутой позже»? Или вот это: «я так сказала!»?

Это сложно. Нас распирает от роли правильного родителя.

А всего-то нужно поддерживать ребенка в его выборах и делать эти выборы безопасными. Не в смысле, что мы запрещаем, а как тренер, который стоит у гимнастических снарядов и ловит ребенка при приземлении. Если ребенок обещал прийти в десять вечера, а пришел в четыре утра, то мы не орем на него, а мы обнимаем, мы понимаем, как он устал и что он пришел утром не потому, что он нас не любит. Да, иногда, доведенный отношениями, он поступает так или иначе в пику нам. Но чаще всего — это результат понятных обстоятельств. Ведь, когда подростки собираются вместе часто невозможно сказать «я должен пойти домой, потому что меня мама ждет». Не просто стыдно перед сверстниками, а прямо зашквар какой-то.

Надо понимать, что у ребенка идут очень сложные процессы. И дом может и должен стать теплым местом, куда в любом душевном и не только душевном состоянии хочется прийти. Как «в домик» в детстве. Захочет — расскажет, почему пришел в четыре утра. Не захочет — не расскажет. А может быть, расскажет через 20 лет. И это будет, возможно, самый важнейший разговор нами и нашим ребенком. Разговор, который стоит того, чтобы ждать 20 лет.

А куда торопиться? В поиске счастья и обретении счастья спешка самое последнее дело.

Но ведь тем не менее, музыка-то «дурацкая»! Как родителю полюбить эту музыку, «дурацкую» одежду, розовые волосы и черные ногти?

Это не просто розовые волосы и черные ногти. Это наша девочка, которая вчера еще была адекватной, милой в прекрасном платье, а сейчас все в ее облике и жизни черно-белое, выстриженное. У мальчиков что-нибудь подобное.

Ответ, не нужно любить то, что полюбить невозможно. Все это не наша жизнь. Жизнь наших детей-подростков. Нужно подождать и у них это пройдет, как прошло когда-то у нас. Это пройдет.

Но понимание того, что все это пройдет, не работает. Мы не можем ждать. Мы все равно взрываемся. «У меня же прекрасная девочка! Зачем она себя уродует?»

Вся суть в том, что мы проходим, в том числе и взрослые, через стадии опробования границ дозволенного.

«Я люблю рассказывать историю, — говорит Артем Соловейчик. — которая случилась со мной, когда моим сыновьям было: старшему 5, второму 2,5 года и младшему 6 месяцев. Так получилось, что я остался один дома с детьми на 3 дня. Детям пора спать, но они не ложатся. Но, ведь, свободное воспитание. Они не ложатся ни в десять вечера, ни в одиннадцать, ни в полночь… А утром старшему нужно идти в садик. Время за полночь, дети идут в разнос, ты видишь, что они уже дикие, неуправляемые, глаза шальные. Уставшие, но успокоиться уже не могут. Ты понимаешь, это надо как-то прекратить. И ты шлепаешь старшего, чтобы он пришел в себя. «Ну в конце-концов… Сколько можно!!!» И о чудо! Он замолкает, идет в постель, ложится, ручки подкладывает под голову и мгновенно засыпает. Второй чуть-чуть посмотрел, чуть побыл, и тоже пошел и сразу заснул. И маленький еще чуть-чуть попрыгал на кроватке и потом раз — и тоже спит. То есть одним легким шлепком я троих детей уложил спать.

Потом долго не мог заснуть. Вдруг понял, что мне, мягко говоря, не только не нравится то, что я шлепнул ребенка, но, глваное, реакция старшего сына на шлепок. Вместо того, чтобы сказать мне «пап, ты чего?», он сразу успокоился и пошел спать. Послушался шлепка.

Мне нужен ли мне мой парень, который от шлепка меняет свое поведение, становится правильным?

Тогда я решил, что больше никогда не подниму руку на детей. Но все равно не мог прийти в себя. Что-то большое поразило меня тогда. Сердце стучит, а в голове проностся потоком обычный способ разговора с моими детьми, который на поверку весь состоит из замечаний — «то не делай, туда не ходи, так не говори, так не думай, что ты сказал?»

И вот тогда я решил, что не только не буду поднимать руку на детей, но и никогда не буду больше делать замечания своим детям. Никогда.

Да, подумал, я, в результате, они вырастут и будут невоспитанные, они не будут завязывать шнурки, не будут умываться, чистить зубы, не будут есть правильно ножом и вилкой, они вырастут какими-то ужасными… Потому что как же можно вырастить кого-то нормального без замечаний?

Но в один прекрасный день они вырастут и уйдут из дома в большую жизнь. Свою жизнь. И будут такими, какие они есть на самом деле, а не с отпечатками моих шлепков по всему телу и отпечатками замечаний по всей психике. Встретят любимую или любимого и научаться в любви всему, что им нужно будет для собственной жизни.

Так я просидел до пяти утра, когда подумал: «значит детям замечания не делаю, а жене делаю». Решил, что я и жене не буду делать замечания, и соседям не буду, я вообще никогда никому не буду делать замечаний. Я, естественно, никем не стану, буду человеком самой простой профессии, «потому что, если не делать замечания, не бороться за место под солнцем, ничего в жизни не случится».

Да, понял я, это конец моей жизни, но я никогда никому не буду делать замечания.

Но как видно, я жив. И во многом успешен. Можно жить не делая замечания никому. Даже детям!!!

И в результате, все вокруг привыкают жить в мире, в котором не ждешь ничего из-за угла, в котором не одергиваешь сам себя из-за мифического испуга какой-то «правильности-неправильности». В этом мире можно спрашивать и получать ответы без задней мысли.

Теперь я часто предлагаю такое упражнение: Три дня не делать замечания, хотя бы детям, но, каждое замечание, которое вы хотите сделать, записывать в тетрадочку или смартфон. Позже, вы сможете проанализировать записанные замечания.

Первое, что вы увидите ­- вы хороший человек. Выясняется, что вслух вы произносите только каждое пятое замечание. Сначала терпите, а потом словно маленький внутренний взрыв-раздражение, выливающееся в замечание. И действительно, возможно ли смотреть как он/она «кусочничает», пьет молоко из пакета, проливает все подряд, не меняет одежду, не заправляет постель?

Второе. Обнаружите, что есть сферы жизни в вашем доме, где замечание на замечании, а есть такие жизненные пространства, где вообще нет замечаний, где нас не волнует что там происходит с ребенком. То есть, есть определенные зоны, где вы входите в клинч с подростком с замечаниями наперевес, а в других делах нам все равно как он — наш подросток — там живет. Часто это и есть зона счастья для ребенка, где он живет без наших замечаний. Присмотритесь туда. Посмотрите, чем он занимается там. Это его собственная жизнь, до которой никто не добирается своими психологическими руками. Это очень интересная история. Такой опыт позволяет увидеть и узнать друг о друге много удивительного. Суть в том, что, если мы, взрослые, начинаем больше внимания уделять своей собственной жизни, мы становимся счастливее. А счастье — особенная субстанция. Оно всегда обоюдное.

Нужно помнить, что в первые моменты остановки контроля каждого шага наших детей возникают видимые трудности. Это нормально. Потому что, когда человек сидел в клетке (даже золотой) и он из нее выходит, в первые моменты он идет в разнос: гуляет, пробует — правда ли клетки больше нет? Правда ли можно так жить? А что, так можно было? А потом он сам выстраивает, обустраивает и усваивает собственные правила для собственной жизни. И поразительно, как эти правила похожи на наши. Но теперь они свои. Из выполнение контролируется изнутри, а не снаружи. И возникает главное чувство великой жизни, что я живу свою жизнь.

Какие яркие истории вы могли бы рассказать с предыдущего курса-практикума?

На самом деле, очень трудно начать звучать из себя про то, что тебя действительно волнует. И таким рычагом, способным помочь детям, была наше просьба к ним, вспомнить слова, которые были сказаны взрослыми рядом с ними и ранили их. Запомнились навсегда. Эти слова сидят в них, как свербящая заноза. Когда про них вспоминаешь, они вызывают гнев, боль, слезы. Это был второй модуль погружения. На нем оказались взрослые (не родители — прим. редакции), которые очень тихо сидели и наблюдали за тем, как дети по нашей просьбе могли эти слова произнести. Не просто произнести, а написать их на стене. Там была специальная стена для этого. Дети стали выходить и писать эти страшные слова, которые мы все знаем, но точно не думаем, что они все эти слова сидят в наших детях.

Мы — взрослые — все их слышали. Мы их слышали в своем детстве и против своей воли выкрикиваем теперь своим детям. Это слова связаны с тем, что нашим взрослым, нашим родителям, нашим бабушкам страшно за будущее детей, внуков. Мы используем эти слова, обижающие детей, может, даже не задумываясь о том, насколько все это невыносимо обидно звучит, оставляя шрамы навсегда.

Задача практикума в том, чтобы через вот эту мучающую их словесную формулу пересобрать ее в слова, которые мама и папа имели в виду, боясь за нас, и так укрепить себя.

«У тебя ничего не получится», — пишет мальчик на стене, и рука его в эту стену, этим фломастером прям вкручивается.

Мы были потрясены. Присутствующие зрослые плакали. И взрослые нам шепотом: «а с нами можно так? Нам это очень нужно».

Мы взрослые с этим уже не связываемся, но боль пережитого когда-то в нас болит, живет в нас.

А у этих прекрасных взрослеющих людей есть шанс через слово перезаписать эту боль, пересобрать и отстоять себя, доверять себе и смочь объяснить взрослым, что эти слова ранят. И если мы семья, то давай придумаем, поговорим так, чтобы меня не ранило, и чтобы я не боялся. Давайте все освободимся от страха.

Когда мы переписывали эти фразы-удары на фразы-поддержки, мы учили детей сохранять себя, не обижая, не нападая на взрослого, а отстаивая себя у самого себя. Дети говорили нам, что они никогда не были так откровенны ни с кем. Благодарили нас. Многие в переписке с нами до сих пор.

Человеческое, действительно, является главным маркером нашей жизни. Самое сокровенное: искренность в семье. Отношения родитель-подросток, наверное, один из самых сложных периодов, который переживает, проживает каждый из нас, каждая семья — кто-то с большими, кто-то с меньшими потерями. Потом во взрослой жизни это начинает проявляться самым непредсказуемым образом. Проявляется в неуверенности, в неготовности идти до конца в своих делах, в выборе разрушительного образа жизни. Рано или поздно все проявляется. И то самое счастье, которое вы боролись, к которому стремились и, казалось, достигли, вдруг оказывается фейком. И вместо того, чтобы искренне проживать свою жизнь, мы уже для своих детей становимся странными одергивающими по поводу и без существами.

Наша несостоятельность приобретенная от наших родителей теперь передается нами же нашим детям.

Практикум «От чувства к действию через слово» про то, чтобы нам взрослым и нашим детям прервать эту печальную последовательность уже сейчас и навсегда.

Авторы курса «От чувства к действию» Артем Соловейчик и Кира Альтман.

Подробнее о курсе-практикуме «От чувства к действию»